Политолог Эндрю Лэтэм рассуждает о будущем гегемонии в мировой политике и о том, на чём сегодня строится глобальное лидерство.
Хотя в медиа всё чаще звучат заявления о закате американской гегемонии — от Тегерана до Вашингтона — сам термин продолжает играть ключевую роль в теории международных отношений. Гегемония — это не только отражение силы, но и способность государства задавать правила, формировать институты и влиять на международные нормы поведения, рассказывает theconversation.com.
По словам Лэтэма, отличие гегемонии от прямого доминирования — в тонком балансе между принуждением и согласованностью, что и делает сохранение глобального лидерства особенно непростым в условиях растущей конкуренции.
История гегемонии
Термин «гегемония» происходит от греческого hegemon, что означает «лидер» или «ведущий». Изначально он применялся к доминированию одного города-государства над другими.
В Древней Греции Афины стали примером гегемонии, возглавив Делосский союз городов-государств, где они, сочетая военное превосходство с политическим влиянием, направляли действия союзников.
Хотя это господство было связано с силой принуждения, в первую очередь с военно-морской мощью Афин, оно также опиралось на принцип согласия, поскольку члены союза извлекали выгоду из коллективной безопасности и экономических связей.
Современное определение гегемонии возникло в XIX веке как способ описать роль Великобритании в мировом порядке.
Господство Великобритании было подкреплено ее непревзойденной военно-морской мощью и экономическим лидерством в период промышленной революции.
Однако гегемоном Британию сделали не только материальные возможности. Новые глобальные торговые сети и нормы свободной торговли, которые она отстаивала, создали систему, которую приняли другие страны, в основном европейские. Они тоже выигрывали от стабильности и процветания, которые обеспечивала такая система.
Эта эпоха наглядно показала, что гегемония подразумевает не только принуждение. Нужно формирование доминирующим государством такого международного порядка, при котором интересы других стран совпадают с интересами доминирующей нации.
От анархии к порядку
Антонио Грамши, итальянский марксистский мыслитель начала XX века, расширил понятие гегемонии за пределы международных отношений и перешел к классовому анализу. Он утверждал, что гегемония включает в себя не только принудительную власть доминирующего класса, но и способность обеспечить согласие за счет формирования культурных, идеологических и институциональных норм.
В применении к международной политике это означает, что господство страны-гегемона поддерживается за счет создания системы, которую другие воспринимают как легитимную и выгодную, а не только за счет военного или экономического могущества.
В XX веке Соединенные Штаты стали настоящим гегемоном современности, особенно после Второй мировой войны. Гегемония США определялась не только их материальной мощью, непревзойденной военной силой, экономическим доминированием и технологическим лидерством. Они оказались способны построить либеральный международный порядок, который соответствовал их интересам.
План Маршалла, способствовавший послевоенному экономическому восстановлению Европы, стал примером сочетания принуждения и согласия. США предоставляли ресурсы и гарантии безопасности, но при этом определяли условия участия, закрепляя свое лидерство в системе.
В этой ситуации Советский Союз выступил в качестве второго гегемона, создав собственный эквивалент американской программы помощи в рамках плана Молотова и альтернативный порядок оказания влияния на социалистические страны мира.
Будущее гегемонии
Защитники концепции гегемонии утверждают, что доминирующая держава необходима для обеспечения общественных благ, таких как безопасность, экономическая стабильность и соблюдение правил. Поэтому ослабление гегемона часто приводит к нестабильности.
Однако критики утверждают, что системы гегемонии часто прикрывают собственные интересы доминирующего государства, используя согласие, чтобы скрыть принуждение. Например, порядок, возглавляемый США, способствовал развитию свободной торговли и демократии. Однако в то же время он продвигал американские стратегические приоритеты, иногда за счет более слабых государств.
Гегемонию трудно поддерживать в долгосрочной перспективе. Те, кто слишком сильно полагается на принуждение, рискуют потерять власть, но чрезмерная зависимость от согласия без поддержки власти может подорвать способность гегемона обеспечивать соблюдение правил и защищать основные интересы.
В современном многополярном мире концепция гегемонии сталкивается с новыми вызовами. Усиление Китая, а также таких региональных держав, как Турция, Индонезия и Саудовская Аравия, нарушило однополярное господство США.
Эти потенциальные региональные гегемоны используют собственные средства влияния с помощью экономических стимулов и принуждения. В случае Китая развитие инфраструктуры и торговли в рамках инициативы «Один пояс и один путь» уравновешивается демонстрацией военной мощи в Южно-Китайском море.
По мере того как мировой порядок становится все более раздробленным, будущее глобальной гегемонии стремится к неопределенности. Хотя в настоящее время ни одна держава не способна доминировать в международной системе, необходимость в лидерстве остается критической. Многие наблюдатели утверждают, что такие вопросы, как изменение климата, технологическое регулирование и борьба с пандемиями, требуют координации, которую может обеспечить только гегемонистская или коллективная система лидерства.
От того, эволюционирует ли гегемония в более солидарную модель лидерства или уступит место более анархичной системе, зависит траектория развития международных отношений в XXI веке.