Правительство уже пятый год никак не примет отдельную статью в Уголовный кодекс республики, сообщает asiaplustj.info.
Лариса Александрова – настоящая правозащитница не только на работе, но и дома. Она продвигает уголовное наказание за домашнее насилие в Таджикистане, за которое пока что нет отдельной статьи в законодательстве страны. А как-то ей пришлось защищать от насилия в семье 17-летнюю подругу своей дочери, но в ответ она услышала обвинения, что нарушает таджикские традиции…
Мы поговорили с экспертом о том, почему в нашей стране за домашнее насилие до сих пор не предусмотрена уголовная ответственность, почему люди предпочитают не выносить сор из избы и почему не хотят вмешиваться, если за стенкой сосед избивает свою жену.
Лариса Александрова – гендерный специалист, юрист, правозащитница. Приняла участие в одной из рабочих групп по разработке нового Уголовного кодекса. Продвигает внесение отдельной статьи, предусматривающей уголовную ответственность за насилие в семье. Продолжает эту работу по сей день в рамках различных диалоговых площадок с госструктурами.
«Агрессор сначала потихоньку обрезает ниточки»
— О проблеме домашнего насилия в отношении женщин в Таджикистане говорят уже много лет и на разных уровнях. Сегодня эта столь же острая проблема, как и много лет назад?
— Проблема домашнего насилия в отношении женщин и девочек актуальна для правозащитников, но на государственном уровне этому вопросу уделяется недостаточно внимания, по моему мнению.
Госфинансирования на решение этих вопросов недостаточно. В связи с этим и меры реагирования тоже недостаточные. Но основной фактор – и об этом говорится во всех исследованиях – когда происходит насилие в семье, люди предпочитают не вмешиваться, мол, семья сама разберется: сегодня они поругались, завтра – помирились, самое главное – сохранить семью.
А любое насилие начинается с контроля, когда агрессор сначала потихоньку обрезает ниточки – связь с родными, близкими, друзьями: «Ты почему трубку не взяла, когда я звоню?», «Ты почему так долго не отвечала?», «Почему маме грубишь?», «Почему не так посмотрела, не так ответила?», «Без меня никуда не пойдешь!» – это обычные вопросы для агрессора. И такое насилие является наиболее распространенным, но его не воспринимают таковым. Это считается многовековой традицией уважения мужа, старшего поколения.
Насилие также начинается с распределения ролей: «Я главный, ты – подчиняешься», а это как раз главное нарушение принципа гендерного равенства о том, что муж и жена равноправны в семье. У нас в большинстве своем семьи строятся как раз-таки на подчинении женщины мужчине, младших – старшим, то есть на патриархальных устоях и взглядах.
Если кто-то не согласен с этими устоявшимися ценностями – а это считается в таджикском обществе ценностями – то считается, что они выступают за разрушение института семьи. И вот так мыслящих – большинство. И такими патриархальными взглядами пронизаны все, в том числе, и те, кто работает в госструктурах. Поэтому когда жертвы заявляют о насилии – при условии, если она еще не труп или не совсем труп – то ее начинают убеждать, что надо сохранить семью, мол, кому ты нужна будешь, что будет с детьми и т.д.
— А если труп?
— Начинается расследование и не принимается во внимание тот факт, что женщина может сто раз до своей гибели обращалась с жалобами на домашнее насилие. И никто не привлекается к ответственности за то, что не принимал своевременных мер и довел дело до трупа.
Принимаются какие-то полумеры, и правительство показывает приверженность к борьбе с домашним насилием, но до сих пор, уже пятый год, никак не примет отдельную статью в Уголовный кодекс, которая предусматривает наказание за домашнее насилие.
Фото предоставлено собеседницей «Азии-Плюс»
«Большинство тех, кто принимает решения – мужчины»
— Правильно ли я понимаю, что большинство госслужащих и законодателей выступает против того, чтобы за домашнее насилие появилась уголовная ответственность? Почему тормозится этот процесс?
— Я считаю, что и в действующий УК можно было бы внести изменения, но власти ждут введения нового. Причем в проекте нового кодекса уже дважды формулировку насилия в семье меняли.
В первой формулировке, в разработке которой я участвовала, статья предусматривала уголовную ответственность, как за легкие телесные повреждения, так и за психологическое насилие, когда идет контроль поведения. Там предусматривалось уголовное наказание – лишение свободы или исправительные работы. Но самое главное, что такой вид насилия в семье считался преступлением.
Во второй редакции эту статью разработали в другом варианте и вообще исключили наказание за нанесение легкого вреда здоровью и за психологическое насилие, а начинается наказание с нанесения вреда здоровью средней тяжести. А это как надо избить человека, чтобы он, например, потерял слух и зрение одновременно?! При этом степень тяжести устанавливает судмедэкспертиза, и не учитываются нравственные страдания, психологическое состояние пострадавших.
Очевидно, что вторая редакция этой статьи в проекте УК усугубляет положение людей, имеющих риск стать пострадавшими от насилия. Но даже в таком виде еще неизвестно, будет она принята или нет. Это затянувшийся процесс и на политическом уровне, и на ментальном уровне государственных чиновников.
И не надо забывать, что большинство тех, кто принимает решения – это мужчины (в Таджикистане многие мужчины придерживаются патриархальных взглядов. – Прим. ред.). И не все женщины во власти выступают за защиту прав женщин. Есть женщины, не все, но есть, которые похуже мужчин будут во власти, они тоже имеют свои традиционные, патриархальные взгляды.
Мы часто поднимаем вопросы насилия со стороны свекрови, и чаще всего это насилие эмоциональное, и никто это за насилие не принимает. Это воспринимается как сохранение семейных ценностей, которые построены на неравном положении мужчин и женщин.
И даже для девочек в семье, когда они не следуют традиционному воспитанию или противятся родительским указаниям, – это тоже насилие. Психологическое.
— Есть ли в вашей практике конкретный пример?
— Да. Я защищала подругу моей дочери, которая убежала из дома после долгого пресса со стороны отца, а мать поддерживала его в таком воспитании, когда, со слов девочки, он и руку на нее поднимал. Девочке 17 лет. Она часто бывала у нас дома, делилась проблемами. И я как-то сказала, что если совсем плохо – приходи к нам, что-нибудь придумаем, поможем.
Она увидела поддержку в моем лице и решилась уйти из дома после очередного конфликта с отцом, когда он вновь поднял на нее руку. Она вырвалась и убежала из дома. Родители девочки со мной ругались и утверждали, что она манипулировала и обманывала. Я матери по телефону объясняла, что это ребенок и нельзя с ним так обращаться, у нее есть права. Та заявила: «Женщина, вы о чем говорите? Какие права? Вы разрушаете семью, мы таджики, у нас другие ценности».
Этот факт говорит о том, что изначально у нас женщины и девочки не воспринимаются как личности, которые имеют права. С одной стороны, родители хотели дать хорошее образование девочке, она училась в престижной частной школе, а с другой стороны – пытались ею управлять и делать так, как они хотят: например, то возмущались, что она брюки носит, то заставляли ее надевать национальные платья против ее воли.
Первоначально я отправила девочку к своим коллегам, в общественную организацию, которая помогает защищать права ребенка. С ней всегда была моя дочь. Далее они обратились к уполномоченному по правам ребенка. При обращении к нему девочка не нашла должной поддержки. Принимавший ее сотрудник сказал: «У нас такие семьи, пойми, может, ты что-то сама преувеличиваешь». То есть у самих сотрудников правозащитной структуры нет понимания, что это права ребенка.
Сотрудники общественной организации помогли подключить к разрешению проблемы девочки сотрудников милиции, которые прошли тренинги ЮНИСЕФ (Детский фонд ООН) и имели опыт правильного реагирования на такие факты. Они вызвали ее родителей и поговорили с ними. Родителям дали понять, что этот случай под контролем государства, что так делать нельзя. А потом, когда девочка вернулась домой, родители укоряли ее, что она вынесла сор из избы, но уже не устраивали ей скандалов и рукоприкладства.
«Сделали из комнаты для жертв насилия ВИП-палату для рожениц»
— У нас есть шелтеры (временное убежище для женщин, переживших насилие) для жертв домашнего насилия, кризисные центры, горячие линии. Их достаточно?
— По международным стандартам на 100 тысяч населения должен быть один шелтер. Причем полноценный, где можно разместиться с детьми, где женщина может получить услуги психолога, соцработника, юриста, восстановить документы, где она будет обеспечена трехразовым питанием, сможет принять душ, постирать. А если еще будут развиваться ее трудовые навыки – это вообще замечательно.
В республике на сегодня работает один государственный приют и четыре приюта на базе общественных организаций, хотя у них ограниченные ресурсы, и не всегда они могут найти доноров.
При поддержке Фонда ООН в области народонаселения много лет назад в разных регионах страны открылись восемь медицинских комнат для беременных женщин в чрезвычайных ситуациях, которые попали в бедственное положение и им некуда идти. Но потом сделали из них комнаты для пострадавших от насилия в семье. Позже открыли еще 14 таких комнат, итого сейчас 22 такие комнаты по всей стране.
Однако многие такие комнаты пустуют, о чем я узнала, когда ездила по стране с мониторингом.
— Такие показательные комнаты для галочки, получается.
— Да, и перед донорами мы поднимали вопрос: а вы проводили оценку эффективности этих комнат? Якобы, да, они ездили с мониторингом, но при этом НПО не подключали. При обсуждении результатов госпрограммы по предупреждению насилия в семье представители общественных организаций из Хатлонской области говорили, что у них из этой комнаты при роддоме одного из городов в области сделали ВИП-палату для рожениц.
Мало того, что государство не выделяет на эти цели деньги, так еще и донорские средства используются не по назначению.
А что касается горячей линии – это в основном линия МВД: 221-21-21 – это не отдельная линия для жертв насилия, а для всех обратившихся.
«Нужна криминализация любого вида насилия»
— Какие изменения в законодательстве или подходах могли бы улучшить ситуацию?
— Это однозначно криминализация. Но та криминализация, которая привлекала бы к ответственности и за психологическое насилие, за жесткий контроль поведения. Какие-то меры уже нужно предпринимать на этом этапе. Это могут быть исправительные работы, арест на несколько суток.
В целом надо менять закон «О противодействии насилия в семье». Группа юристов-экспертов, в их числе и я, предлагали принять закон, который будет называться «О предупреждении и противодействии насилию в отношении женщин и насилию в семье», который бы предусматривал более действенные правовые механизмы защиты пострадавших от насилия. Определял бы насилие в отношении женщин как дискриминацию по признаку пола и многое другое.
Также важно, чтобы была психологическая коррекционная программа для агрессоров. Если мы помогаем жертве, мы также должны помочь и агрессору изменить свое поведение, так как агрессоры тоже заложники патриархального воспитания, влияния насильственного поведения. Возможно, в детстве они пережили насилие со стороны родителей либо были свидетелями насилия.
Если вы его привлекаете к ответственности, то сначала предлагаете ему пройти эту программу добровольно, он проходит ее, и, возможно, ситуация в семье улучшается – то есть эта семья находится под постоянным мониторингом.
Это не просто – возбудил дело за правонарушение и бросил все на самотек. И через какое-то время появляется труп. У нас выдают защитные предписания, но на самом деле особо никто не отслеживает – выполняются они или нет.
И многое другое, что еще необходимо предпринимать – это и подготовка специалистов на системном уровне, изменение общеобразовательной программы в школах, бесплатная правовая помощь для пострадавших, принятие единых детальных государственных стандартов оказания услуг и т.д.